Алан зашагал к конюшне, стараясь не думать о пустоте, образовавшейся у него в душе после отъезда Трэй.
Двадцать четыре года как нога Алана не ступала в отцовский дом. Но все здесь оставалось таким, как ему запомнилось. Только вот половицы немного стерлись, да тяжелая дубовая мебель, купленная еще его матерью, потеряла некогда вполне привлекательный вид.
Обивка выцвела и протерлась в нескольких местах, но это все та же хлопчатобумажная ткань в черно-желтую полоску, так хорошо знакомая с детства. Джек Кольт всегда ворчал, заявляя, что с этими чертовыми полосками он чувствует себя как в тюрьме.
Агнес не стремилась к тому, чтобы оставить отпечаток своей индивидуальности на интерьере дома, куда она вошла в качестве второй жены Кольта. Отец даже не поменял мебель после смерти жены. Если бы Алан был сентиментальным, он бы мог подумать, что Джек таким образом хотел сохранить память о своей первой жене. Но скорее всего причиной была обыкновенная скаредность.
Скупость отца распространялась на все стороны его жизни. Не случайно люди, с которыми он водил дружбу или имел деловые отношения, в большинстве своем пришли на его похороны скорее из чувства христианского долга, чем горестного сочувствия. Джек Кольт причинил им слишком много неприятностей при жизни, чтобы они могли искренне оплакивать его смерть.
Разговоры в комнате сразу прекратились, когда в дверях гостиной появился Алан. Дружба с семьей Кэтэров давала ему возможность поддерживать знакомство с большинством владельцев ранчо в округе. Но никто из них не ожидал увидеть Алана сегодня здесь. На кладбище, еще куда ни шло, но в доме…
Все знали, что Джек грозил пристрелить сына на месте, если его нога ступит на эту землю. Как правило, такие угрозы дальше словесных эмоций не идут, но немало людей считали, что в данном случае это не пустые угрозы, — Джек наверняка убил бы своего сына, как и обещал. Но старый хозяин ранчо умер, и Алан приехал домой впервые за много лет.
Минутное молчание было прервано низким, хрипловатым женским голосом:
— Алан.
Овдовевшая миссис Кольт пробиралась между небольшими группами людей, двигаясь с кошачьей грацией. Агнес работала манекенщицей до замужества, но до сих пор ходила так, будто все еще слышала вокруг себя щелчки камер.
— Я так рада, что ты смог приехать. — Женщина протянула к пасынку холеные руки.
Его позабавил туалет Агнес. Платье было, как и подобает случаю, черным. Но оно выглядело на ней настолько модным и экстравагантным, что подобный траур превращал демонстрацию трагедии в фарс.
Ощущая косые взгляды присутствующих, Алан подумал, что кое-кто, наверняка, предполагает стать свидетелем стычки между вдовой и изгнанным из дома пасынком. Он не собирался изображать сентиментальную сценку из жизни семейства, сплоченного общим горем, поэтому проигнорировал подставленную для поцелуя щеку. Если Агнес и оскорбилась его отказом подыграть ей в спектакле под названием «безутешная скорбь», то виду не подала.
— Давно тебя не видела.
Она пробежала глазами по его фигуре, начав с копны взъерошенных золотых волос. Затем ее взгляд переместился на темно-синюю рубашку, пиджак и ниже, к жестким черным джинсам. Последней деталью демонстративного осмотра были старые, но хорошо начищенные черные ботинки.
— Я, наверное, так никогда и не привыкну к манере мужчин носить джинсы на официальных мероприятиях, — сказала Агнес, больше констатируя факт, чем осуждая неуместность подобной одежды.
— Мой белый галстук и смокинг в чистке, — ответил Алан, не извинившись за свой наряд. — Ты хорошо выглядишь, Агнес.
— Хорошо? — Она скривила тщательно накрашенные губы в презрительной улыбке. — И это все, что ты можешь сказать после стольких лет отсутствия?
Алан не спешил с ответом, медленно скользя глазами по совершенному овалу женского лица. Агнес было двадцать три года, когда она вышла замуж за его отца. В пятнадцать лет, а именно столько ему тогда было, Алан не мог вообразить себе более красивого создания. Надо сказать, прошедшие годы были к ней благосклонны. Или, точнее, Агнес была к себе небезразлична, цинично подумал Алан. В свои сорок восемь лет она выглядела прекрасно. В блестящих черных волосах нет и намека на седину, а небольшие морщинки, оставленные возрастом на лице, искусно прикрыты косметикой.
Ничего не скажешь — чертовски привлекательна. И знает об этом.
— Годы к тебе благосклонны, Агнес. Ты совсем не выглядишь на свой возраст.
В бледно-голубых глазах, которые резко контрастировали с черными волосами, вспыхнули злые огоньки. Алан видел, как ногти мачехи впились ей в ладони, и приготовился к вспышке гнева. Но в следующий момент выражение ее лица смягчилось, и она изобразила нечто похожее на улыбку.
— А ты изменился, Алан. — Слова прозвучали как комплимент.
— Да, я уже не пятнадцатилетний подросток.
— Это уж точно. — Агнес снова пробежала по нему глазами, в которых читался явный женский интерес. — Ты определенно уже не мальчик.
В том, что у Агнес были мужчины помимо его отца, он ни минуты не сомневался. Она не принадлежала к тем людям, которые позволяют таким мелочам, как клятва верности мужу, становиться на пути. Алан еще не успел сообразить, что ответить мачехе по поводу признания его мужских достоинств, как в толпе гостей заметил мелькнувшую шапку огненно-каштановых волос.
Трэлла.
— Извини, Агнес. — Пройдя мимо мачехи, словно мимо пустого места, Алан стал пробираться к девушке, не обращая внимания на проницательный взгляд Агнес, которым та проводила пасынка.